— Макарка! — крикнул снизу Степан Егорович. — С потолка сыплется! Поаккуратней!

Макар спрыгнул с матраца и сказал оторопевшему Алёше:

— Они хотели сделать из нас рабов, как в Древнем Египте.

— Каких — в Египте? — спросил Алёша.

— Вы ещё не проходили про Египет, — сказал Макар. — Только мало чего они хотели, всё равно у них ничего не вышло. Ты сам, Алёшка, подумай: ну какие из нас с тобой могут быть рабы?

«Конечно, — подумал Алёша, — мы с Макаром всё равно бы стали сражаться и сражались бы изо всех сил, так, чтобы фашистов нигде не осталось ни одного».

Алёша вслед за Макаром спустился с лестницы. Его подхватили папины руки, подхватили и понесли.

— Вот он! — крикнул папа. — Вот он, наш сын Алексей!

Уже поздно. Алёша лежит в постели, укрытый одеялом. Он думает про своего папу и про то, о чём они говорили с Макаром на чердаке.

«Как же это могло случиться, что папа попал в плен?»

Алёша закрывает глаза. Он видит папу в шинели, с автоматом. Из-за снежных сугробов к папе бегут фашисты. Папа стреляет, но фашистов очень много, наверное, больше, чем сто.

Рядом с папой Алёша видит себя: у него тоже автомат и он тоже стреляет. Фашисты уже совсем близко.

«Какое вы имеете право?..» — кричит Алёша.

И всё пропадает…

Алёша чувствует, как он вместе с кроватью поднимается высоко-высоко. Он летит в тишине, крепко прижавшись к подушке…

— Уснул, — говорит мама, входя в комнату.

Папа зажигает лампу, и ещё долго в их окошке горит свет.

Каждый день они встречали маму

Мамин отпуск кончился, и она снова стала по утрам уходить на работу.

Алёша с папой оставались дома вдвоём. Вот теперь бы им поговорить: про то, как папа воевал и как могло случиться, что он попал в плен. Но папа ни о чём не рассказывал. Всё сам расспрашивал о том, как они без него жили одни. Кто им сложил печку? Откуда у них дрова?

Алёша не всё знал и часто звал Макара — тот всё помнил. Но на один, самый важный вопрос Алёша ответил сам.

Папа как-то задумался, а потом спросил:

— Значит, вы меня ждали? А никогда не подумали про меня, что я…

Алёша понял.

— Мы не думали, — сказал он, — даже ничуточки не думали.

— Он всё спорил, — сказал Макар, — что вас не могут убить, а просто вы затерялись где-то на войне, а потом найдётесь.

— Вот и нашёлся, — сказал папа, встал, снял с гвоздика шинель и скомандовал: — Ну, Алёшка, нам пора!

Они каждый день ходили встречать маму. Приходили к метро, наверное, за целый час и гуляли.

У них замерзали ноги, и они по очереди бегали вниз погреться. Двоим сразу уйти нельзя, потому что в метро было два выхода и они боялись прозевать маму.

Однажды они пошли с папой встречать маму прямо на её работу. Они ехали в метро, потом на автобусе и наконец пришли к большому саду, который был огорожен высоким забором. У ворот их остановил сторож, но папа с ним поговорил, показал маленькую книжечку, сторож их пропустил и даже указал, как идти дальше.

— Вот так пойдёшь, — сказал он, — аккурат в лабораторию упрёшься.

Алёша с папой прошли по узенькой дорожке, протоптанной в снегу. Папа, привстав на носки, стал заглядывать то в одно окошко, то в другое. Потом вдруг присел на корточки и позвал Алешу:

— Лезь скорее ко мне на плечи. Здесь наша мамка.

Алёша вскарабкался отцу на плечи, поднялся и увидел в окне маму.

Мама сидела за столиком и встряхивала перед яркой лампой пробирку с тёмной жидкостью. Встряхнёт и посмотрит, встряхнёт и опять посмотрит.

Перед ней на столе было много пробирок, целый ряд.

— Ну что, видишь? — спросил папа.

— Вижу, — ответил Алёша. — Можно, я ей постучу?

— Ты что! — сказал папа, и Алёшка очутился внизу. — Мы же с тобой уговорились, а ты — постучу! Осталось двадцать минут. Что же, у тебя терпения не хватает?

— Хватает, — сказал Алёша. — Ты только меня опять подними, я погляжу, что она делает.

— Держись! Только, чур, не стучать, — сказал папа.

— Не буду, не буду, — ответил Алёша уже сверху и стал снова смотреть на мамину работу.

Мама оставила в покое пробирки, поглядела на часы и стала что-то писать. К её столу подошла полная седая женщина в халате. Выбрав пробирку, она стала её взбалтывать и вдруг поглядела в окно. Она, видно, вскрикнула, потому что мама перестала писать и тоже взглянула в окошко. Что они сказали друг другу — Алёша не слыхал, но мама побежала к окну.

— Снижайся! Снижайся! — закричал Алёша. — Она нас узнала.

Алёша очутился на земле, а в это время открылась форточка, и оба они увидели, что на подоконнике стоит мама.

— Что за безобразие? — спросила она строго. — Кто это здесь?

— Мы, — ответили оба вместе.

— Серёжа? — не поверила мама и, выглянув в форточку, увидела их, растерянных и посрамлённых.

Всё получилось совсем не так: хотели встретить маму у главного входа, а получилось, что оторвали от работы.

— Идите в дом, — сказала мама. — Подождите в раздевалке, а то Алёшка небось замёрз.

Форточка закрылась, и они пошли в раздевалку.

— Я даже испугалась, — смеялась толстая профессорша, здороваясь с папой. — Гляжу — что это? Почудилось мне, что ли? — И она протянула папе свою большую руку.

— Вы уж извините, — сказал папа. — Я, конечно, не подумал, но мы сегодня почему-то особенно соскучились.

— Это очень хорошо, — сказала профессорша, застёгивая шубу.

— Что — хорошо? — переспросил папа.

— Хорошо, что соскучились. Люди должны любить, скучать, плакать, смеяться… Как ты думаешь, должны? — Это она спросила Алёшу.

Алёша молчал: он не совсем понимал, о чём она говорит.

Профессорша порылась в своём портфеле и преподнесла оробевшему Алёше на раскрытой ладони две карамельки.

Алёша никогда таких не видел.

— Бери, бери. Ты ведь не хочешь отказываться от лакомства? — сказала профессорша.

Алёше действительно не хотелось отказываться, и он взял карамельки.

— Спасибо, — сказал Алёша. И прочёл вслух: — «Карамель „Пчёлка“».

— Совершенно верно, «Пчёлка», — повторила профессорша. — Ну, я пошла, товарищи! — И она, широко распахнув дверь, вышла на улицу.

Скрипя ботиками, профессорша шагала так, будто очень торопилась, но, свернув за угол, она пошла тише. Торопиться ей было некуда. Зачем человеку торопиться, если его никто не ждёт.

Бодровы шли домой втроём.

Мама Оленька хотела быть сердитой, но у неё ничего не получалось. Не получалось потому, что она была рада-рада, что Алёша и папа соскучились и прибежали.

— Когда же я дождусь, что вы будете умные-благоразумные? — спрашивала она, стараясь попасть с папой в шаг.

— В новом году поумнеем. Правда, Алёшка? — сказал папа. — Будем умненькие-благоразумненькие.

— Умненькие-благоразумненькие! — подхватил Алёша и покатился по ледяной раскатке вперёд. А когда оглянулся, увидел, что папа и мама идут, крепко держась за руки, о чём-то говорят и нет-нет да и засмеются.

Совсем скоро Новый год…

Новый год! До него оставалось совсем мало.

Когда папы ещё не было, Новый год решили встречать у Гуркиных. Все, кроме Настеньки, Миши и Генки, потому что они уходили куда-то в свою молодёжную компанию. А теперь получилось наоборот: Гуркины должны были приехать на старую квартиру, а молодёжь от компании отказалась.

Приготовления к встрече шли полным ходом. Тётя Маша пропадала в очередях — отоваривала карточки. Татьяна Лукинична ей помогала, потом вместе ездили за каким-то академическим пайком. Настя в свободное время убирала квартиру. Генка и Макар должны были натереть полы. Миша в комнате у соседа устраивал музыку.

— Если Фёдор Александрович вернётся, — говорил Генка, — он не рассердится. А мы потанцуем.

Ещё в тот день, когда так неожиданно вернулся Сергей Бодров, Настенька Тимохина чуть не опоздала на работу. Она бежала вниз по ступенькам эскалатора метро и вдруг увидела Фёдора Александровича, их нового жильца. Он тоже спускался.