— Здравствуйте! Мне к заведующей, — сказала тётя Маша. Она оглянулась, увидела скамеечку и добавила: — Я посижу.

— Карим, Карим! — закричала воспитательница.

Черноглазый, который встретил тётю Машу у калитки, подбежал к ней.

— Карим, позови Анну Павловну, — сказала воспитательница. Она присела рядом с тётей Машей на скамеечку и спросила с тревогой: — Вам плохо?

— Да что вы, голубчик, устала я немножко, а так ничего, не беспокойтесь. Не молоденькая, вот что…

Тётя Маша размотала на шее тёплый платок, дышать стало легче. Она вздохнула поглубже, и, глядя на неё, вздохнул Карим, который всё ещё не уходил.

— Она к нам приехала, — напомнил он.

— Беги, беги, — повторила воспитательница.

И Карим убежал. Он подпрыгивал, будто скакал на коне, и подхлёстывал сам себя еловой веткой.

Ребятишки оставили яблони, подошли и стали полукругом около скамейки. Они стояли молча, и только некоторые из них тихо перешёптывались. Казалось, что их всех очень касается приезд этой незнакомой седой женщины. Они разглядывали её и внимательно слушали, что она говорит. Но это было не простое, обычное детское любопытство. В их поведении чувствовалось совсем другое: они будто ждали, что тётя Маша скажет им что-то очень важное.

— Идите, ребята, занимайтесь своим делом! — сказала воспитательница.

Но дети молча придвинулись ещё ближе.

— Как же тебя зовут? — спросила тётя Маша девочку, которая стояла ближе других.

— Нина, — ответила девочка. И тут же спросила: — А ты чья?

— Как это — чья? — удивилась тётя Маша. — Вот скоро мальчика к вам привезу.

И вдруг круг расступился.

— А-а!.. — протянул кто-то.

Интерес к тёте сразу пропал. Оказывается, она ничья, просто привезёт новенького.

Ребята снова начали прерванную игру. Они бегали мимо скамейки, даже не взглядывая на тётю Машу.

— Они ведь думали, за ними за кем-нибудь, — пояснила воспитательница. — Понимаете, всё ждут: вдруг найдётся кто-нибудь из родных?

— А разве так бывает?

— Бывает, но редко.

Воспитательница поправила сбившуюся косынку. Она была молодая, краснощёкая и чем-то похожая на кондукторшу — так показалось тёте Маше.

— Им здесь неплохо. Видите, здоровы и кормят сытно, а они — просто удивительно — все про дом любят говорить. «У тебя дома да у меня дома». А дома-то своего не помнят — им же было года три-четыре, даже меньше, когда домов-то у них не стало… Чудаки!

Тётя Маша слушала молча.

— У некоторых даже и фамилий не было, — продолжала рассказывать воспитательница. — Я в войну сюда поступила, так мы сами фамилии им придумывали.

Воспитательница, видно, была из словоохотливых.

— Первое время, знаете, я так переживала, так переживала!

Она встала и, отряхнув с пальто приставшую хвою, закричала:

— Кругликов, не бегай с ветками! Я кому говорю, Кругликов! Вот заведующая.

К тёте Маше подошла спокойная высокая женщина.

— Вы ко мне? — спросила она тётю Машу.

Тётя Маша хотела открыть сумку и достать Алёшины документы, но, взглянув на подошедшую, щёлкнула замком и сказала:

— К вам, хотела поговорить.

— Ну что же, поговорим. Может быть, пойдём в дом? — спросила Анна Павловна.

И они пошли в дом, где жили дети.

— Живём тесновато, — говорила Анна Павловна.

Она шла впереди, открывая то одну, то другую дверь:

— Здесь спальня старших мальчиков, а это читальня.

Тётя Маша заглядывала в двери и видела то тесно приставленные одна к другой кроватки, то комнату с пустым столом, измазанным чернилами.

— А вот здесь малыши. — Анна Павловна раскрыла дверь; пахнуло тёплым и кисленьким запахом.

В комнате малышей кроватки были поменьше, но стояли ещё теснее, чем в других. В углу, за печкой, на полу сидела девочка. Увидев вошедших, она быстро спрятала что-то за спину.

— Ты почему, Наташа, в спальне? — Анна Павловна подошла к девочке и подняла её с пола.

В руках у Наташи был серый фланелевый медведь.

— Ты почему не гуляешь? — спросила Анна Павловна.

Девочка молчала, она прижала к себе покрепче медведя и смотрела на тётю Машу. Потом улыбнулась и протянула ей мишку.

— На, — сказала она.

— Играй, играй, дочка, — ответила тётя Маша.

Девочка была одета в тёплое нарядное платьице, только помятое, и пуговички на нём не так застёгнуты. Башмачки тоже хорошие.

«Сейчас таких не достанешь», — подумала тётя Маша.

— А фартучков у вас нет? — спросила она. — На такое бы платьице непременно фартучек.

— Фартучков нет, — ответила Анна Павловна и будто обиделась: — У нас, товарищ, не только фартучков, ещё многого нет. Но дети всем необходимым обеспечены. Сейчас в семье не все имеют то, что получают в детском доме.

— Да, я вижу, — сказала тётя Маша.

Анна Павловна, взяв за руку Наташу, пошла дальше. Она уже не открывала больше дверей. Пропустив тётю Машу вперёд, шла следом, продолжая объяснять:

— Питание получают вполне достаточное, В доме тепло.

Они вошли в маленькую комнатку, где на диване лежали горой новые галоши и валенки.

— Ишь какое богатство! — удивилась тётя Маша и потрогала валенки.

— Садитесь, — сказала Анна Павловна, выдвинув из-под стола табуретку.

Она уже привыкла к разным посещениям и ждала обычных в таких случаях вопросов. Но, взглянув на тётю Машу, поняла, что разговор будет другой.

— Вы волнуетесь? — спросила она.

— Волнуюсь, — созналась тётя Маша.

Маленькая Наташа забралась к Анне Павловне на колени и стала кормить медведя карандашами.

— Ешь, ешь! — говорила она. — Хочешь, я тебе дам добавочку?

Анна Павловна терпеливо ждала.

— Ну вот, — сказала тётя Маша и стала рассказывать про Алёшу. Она рассказала всё и даже то, что ещё никому не говорила.

Анна Павловна слушала её не перебивая.

— Трудно ему будет привыкать, — говорила тётя Маша. — Вы сами знаете: дети, они терпеливые. Другой раз мы, взрослые, когда своё горе одолеваем, непременно сочувствия требуем. Сами плачем и хотим, чтобы с нами кто-нибудь поплакал. А они терпят, молчат. И он всё молчит.

— Конечно, трудно, но дети скорее забывают горе, как мне кажется, чем мы, взрослые, — сказала Анна Павловна, подвигая Наташе карандаши. А потом, помолчав, добавила: — Конечно, не всегда.

— А я думаю, — сказала тётя Маша, — когда забывают, это тоже плохо. Помнить нужно. Если человек в своей памяти бережёт дорогое, то и жизнь ему дороже. Правда?

— Правда, — ответила Анна Павловна. Она, видно, тоже вспомнила то, чего не может забыть.

Так они сидели, беседовали и понимали друг друга. Тётя Маша даже не открыла своей сумочки, где лежали Алёшины документы.

— Вы всё-таки привозите мальчика, — сказала Анна Павловна, — только захватите направление. Не он первый, привыкнет, — добавила она.

И они простились.

Тётя Маша вышла в сад. Ребята снова её окружили, теперь просто так, только для того, чтобы сказать ей «до свиданья», как у них принято.

А тётя Маша глядела на ребят и думала:

«Вот и он в такой шапке будет. — И ей вдруг захотелось заплакать. — Что это я? — спохватилась она. — Куда это годится?» И поскорее вытерла глаза.

«Вот у него есть мама!»

— Ну, как у нас, понравилось? — спросила её уже знакомая воспитательница.

— Живёте хорошо. Очень хорошо. Всё у вас есть. Вы прямо буржуи, — улыбнулась тётя Маша, вспомнив про валенки и галоши.

Ребята засмеялись. А Карим, который стоял впереди всех, хитро прищурив глаза, сказал:

— Ты не знаешь. Не знаешь, — повторил он.

— Чего — не знаешь? — спросила тётя Маша.

— Не знаешь, что у нас теперь один мальчик, у которого мама есть. — И Карим поглядел на тётю Машу с видом победителя: вот, мол, что у нас есть, а этого ты не знала.

Тётя Маша даже растерялась.

— Вот у него, у него! — загалдели ребята и вытолкнули вперёд уже большого мальчика.